Весть о заразе примчалась в Аттан вместе с несколькими случайными путниками, порознь ехавшими в столицу и заночевавшими в хане, где объявился больной степняк. Караван в город не вернулся – опытный вожатый увел его прочь из Аттана другим путем, пока не поздно, рассчитывая, что, пока будут они ходить за две пустыни и три моря, мор обожрется и уйдет восвояси. По базару известие разнеслось мгновенно, а наутро в Совете об этом узнал и государь Ханис: самые видные люди базара входили в Совет, и первый среди них был Атакир Элесчи.
– Нет у нас больше споров с удо, – сказал глава купцов. – Не с кем будет спорить, да скоро и некому. Дед мой рассказывал о такой заразе, а ему – его дед. Потому степи и лежали пустые. В прошлый раз все перемерли. Это у нас бывает.
– Да, – сказал Ханис. – Я читал об этом в книгах царствований. На языке тех, кто жил в степи до прошлого мора, эта болезнь называлась хасса, что значит «погибель».
– Точно, погибелью и звали, – поддержал другой купец, и кивком подтвердил его правоту предводитель сословия воинов. На два главных сословия издавна делился народ Аттана, и как ни старались, ни одно, ни другое не могло взять верх, а Солнечные боги следили, чтобы так оно и оставалось. Теперь в Совете появилась третья сила – кочевники, и старые соперники объединились, чтобы удержать влияние в руках коренных аттанцев.
– Ну, если это погибель, – сказал, подумав, воин, – то от нее спасение одно: бежать куда глаза глядят и вернуться года через три, а лучше через пять. Тут войско не защита.
– Всем не разбежаться, – возразил Элесчи. – А базар? Разве можно лавки без присмотра оставить? Полно дураков, кому и смерть не страшна, лишь бы чужое добро в руки. Да и кому нужен нищий в чужих краях? А у кого все имение в товар вложено? Нет, бежать некуда. Если в Хайр – так это прямо через заразу. Все равно не уберечься. А в другую сторону за степью пустыня, а в пустыне поречная страна Авасса, а там любой чужестранец – законная добыча. У меня, положим, там свои люди есть, я там за гостя, мне иначе нельзя, я оттуда пшеницу вожу, и в Удж прежде другой дороги не было, через Авассу ходили. Есть у меня там свои люди. Ну, положим, не у меня одного. Тарс Нурачи охранную грамоту имеет от жрецов храма Обоих Богов. Чем-то он им так угодил… А что делать тем, у кого нет в Авассе связей? В горы уходить? Так не все равно, от заразы умирать или от голода и холода? Нет, Канарчи, где это видано, чтобы вся страна взяла и от заразы убежала?
– А жаль, – сказал Канарчи-воин.
– Жаль, – признал Элесчи. – Кто сможет, тому, конечно, нечего оставаться. А я не побегу. Кто я без базара? Если с добром, то медленно. От погибели не уйдешь. А если без добра… А еще, дед моего деда говорил, отослал он тогда семью в дальнее селение в горах, а оттуда уже никто не вернулся. Зараза и туда добралась. Так что кто один и на подъем легок, пусть бежит. Может и уйдет. Нравится мне, как в Хайре говорят: всяк умрет в свой час.
После Атакира Элесчи говорить решились не многие, да и нечего было прибавить. Каждый уже решил себе, побежит или останется. Ханис сказал тем, кто считает нужным уехать, не медлить и отправляться по домам: все равно в Совете от них толку не будет, мыслями они уже не здесь. Повелел разослать гонцов по всем городам. Посылать глашатаев на площади столицы смысла было мало, с базара новость уже распространилась сама собой, но раз так заведено, исполнили и это. И еще Ханис поручил главам сословий созвать всех врачей города и выспросить у них, есть ли такие меры, которые стоит и еще не поздно принять. И предупредить всех врачей строго: им выезд из Аттана запрещен. Им и их ученикам, за исключением тех, кто по малолетству и неопытности не способен оказывать помощь больным и препятствовать распространению заразы.
А после Совета Ханис пошел к жене.
Атхафанама, конечно, уже знала всё. По своему положению царицы здесь, в Аттане, она могла присутствовать в Совете, но не считала нужным. Пусть мужчины все решают, что ей там – для красоты сидеть? Ее красота не для всех. Хоть и не носила она давно покрывала, не любила на людях выставляться.
Но все важные новости из Совета специально посланные слуги ей тут же приносили. Принесли и эту. Так что, оставив строгий надзор за рабами, накрывавшими на стол (мать ее, царица Хатнам Дерие, стала и оставалась любимой женой, может быть, только оттого, что сама любила и умела поесть и приготовить вкусненького, и уж никогда не полагалась на рабов в том, что касается подачи блюд), оторвавшись от уютных забот, Атхафанама кинулась к мужу. Она не стала поджидать его у самой двери, через которую он покидал зал Совета, не годится заставать мужчину врасплох. Она встретила его шагах в ста дальше, в коридоре, и он мог заметить ее издали и приготовиться к встрече с ней. Но в то же время он мог видеть, что она обеспокоена его заботой, и спешит ему навстречу.
– Ты уже знаешь? – спросил Ханис, обняв ее за плечи и увлекая за собой. Атхафанама кивнула, отстранившись, озабоченно заглянула ему в лицо. Она ему и до плеча не доставала.
– Лучше тебе уехать, – прижал ее к себе Ханис. Атхафанаме еле удавалось поспевать за его размашистыми шагами, идти обнявшись им всегда было неудобно. Ханис подхватил ее и посадил к себе на плечо. Так они часто гуляли по Дому Солнца. Атхафанама легонько оперлась ладонью о голову мужа, вплела пальцы в рыжие волосы.
– Я не хочу.
– Я тоже не хотел бы. Но ты не можешь здесь остаться.
– Ты ведь останешься.
– Не сравнивай. Мне ничего не будет и не может быть.
Атхафанама подумала: «И Ханнар». Но ничего такого не сказала, а сказала:
– Как же я поеду, если зараза с той стороны, где Хайр? Говорили ведь об этом на Совете.
– В Хайр не только прямые пути ведут. И кроме Хайра есть земли.
– Страна Авасса? Кто я буду в чужой земле без мужа? Нет, не поеду, – Атхафанама заговорила чуть капризным, «царевниным» голосом.
– Ну, в Хайр.
– Не поеду.
– Почему?
Атхафанама заерзала на плече, закачала ногами. Ханис опустил ее, поставил на ноги. Она посмотрела в глаза любимому и сказала так:
– Если все-таки по дороге заболею и умру, тебе от этого только горше будет. А мне… Я от одной этой мысли уже умираю.
– Погоди, – Ханис положил руки ей на плечи, чуть-чуть опираясь на них. – Я надеялся отправить с тобой и Рутэ, и Джанакияру. И всех детей.
«А Ханнар?» – снова подумала Атхафанама, но не сказала так.
– Ханис, сердце, я не могу с тобой разлучиться. Без тебя я точно умру. Когда и в Совет-то уходишь, я места себе не нахожу.
– Если останешься здесь, почти наверняка умрешь.
– А если уеду – наверняка. Без почти. Сердце мое, жизнь моя!
Так она ему перечила и прекословила, а Ханис так и не завел привычки приказывать жене, и они спорили ласково и настойчиво, пока не пришли к накрытому столу, а там уже спорить нельзя было, за едой спорить, все равно что яд друг другу в пищу сыпать. А после еды спорить стало не о чем. Прибыли срочные гонцы и стало известно, что некуда бежать: по всей степи, по всем окраинам Аттана – погибель.
Ханис сказал:
– Все по-твоему вышло.
Атхафанама заплакала.